Шесть строф к "Мелодии"

Песни Николая Добронравова так популярны, что строки из них вошли в поговорки: «Орлята учатся летать», «Трус не играет в хоккей», «Опустела без тебя земля», «Первый тайм мы уже отыграли», «Надежда - мой компас земной», «Главное, ребята, сердцем не стареть»… На вопросы «Труда» соавтор легендарной Александры Пахмутовой ответил, конечно, в дуэте с супругой.

Ваши песни пели и поют самые знаменитые певцы - Зыкина, Толкунова, Лещенко, Пьеха, Ибрагимов, Гвердцители… Давайте вспомним сейчас Муслима Магомаева, первого исполнителя легендарной «Мелодии».

Николай Добронравов: Расскажу про первую запись с ним. Это была песня «Наша судьба», с довольно сложными стихами: «У нас нелегкий характер - мы ложь не прощаем людям, мы верим делам негромким и звонких не терпим фраз… У нас счастливые судьбы - мы знаем любовь и нежность. В борьбе мы себя сжигаем во имя такой любви!» Я думал, что надо будет Муслиму что-то объяснять. Но объяснять ничего не понадобилось. В его исполнении было столько смысла, он с таким чувством пропевал слово «нежность», что, по-моему, даже человек, не знающий русского языка, не мог не понять, о чем речь.

А какой радостью было для нас исполнение цикла «Созвездие Гагарина» Юрием Гуляевым! Ну и буквально вся наша творческая жизнь прошла рядом с Иосифом Кобзоном. Начиная с юности, с поездок по Сибири. Совсем недавно, в юбилей Ансамбля имени Александрова, новую Алину «Александровскую песню» Иосиф спел вместе с прославленным коллективом, весь Кремлевский дворец встал… И сейчас Аля готовит три новые песни к творческому вечеру замечательного поэта Андрея Дементьева, надеясь на то, что одну них споет Кобзон.

- Кого вы бы еще назвали в числе самых близких?

Н.Д.: Многих. Например, Фреда Юсфина, в начале 60-х бывшего главным диспетчером Братской ГЭС. Скольких поэтов, композиторов, художников он заразил любовью к сибирским краям! Это про него Евтушенко написал в своей поэме: «Ты был всегда министр культуры Братска и остаешься, бедный, таковым». Кстати, в эти дни Фред тоже празднует свое 85-летие, передайте ему, пожалуйста, через вашу газету поздравление… Но я, пожалуй, отвечу на ваш вопрос так: среди самых близких мне людей всегда были великие поэты прошлого. В девять лет я выучил наизусть все «Горе от ума» Грибоедова. Бабушка испугалась, все ли со мной в порядке, и отвела в психиатрическую лечебницу Кащенко. Помню огромный темный кабинет и врача, который странно задергался, увидев нас. Но он успокоил бабушку: ребенок нормальный. Наверное, это Грибоедов, чемпион по количеству крылатых выражений («служить бы рад - прислуживаться тошно», «в деревню, к тетке, в глушь, в Саратов», «его отрывок, взгляд и нечто»), приучил меня в высшей степени ответственно относиться к слову. Послушайте, ведь словно про наши дни сказано: «Когда умишком поднатужусь, засяду, часу не сижу, и как-то невзначай вдруг каламбур рожу. Другие у меня мысль эту же подцепят и вшестером, глядь, водевильчик слепят. Другие шестеро на музыку кладут, другие хлопают, когда уже дают…» В точности про современное бригадное сочинительство в литературе или про массовую штамповку хитов в шоу-бизнесе! А это: «Воскреснем ли когда от чужевластья мод? Чтоб умный, бодрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев… Кто мог бы словом и примером нас удержать, как крепкою вожжой, от жалкой тошноты по стороне чужой!» Снова предсказание на 200 лет вперед - эта «тошнота по стороне чужой», это «о’кей» вместо «хорошо», американизированный рэп вместо стихов Фатьянова и Исаковского в радиоэфире душат сегодня русскую речь.

- Но высокий штиль сегодня не в моде. Полагаете, современный читатель примет пафос ваших стихов?

Н.Д.: А вы знаете, сколько писем пришло на мой недавно переизданный сборник «Светит незнакомая звезда»? Например, написала читательница из города Муравленко. Это на Крайнем Севере, на Ямале. Раньше, когда меня издавали 200-тысячными тиражами, писем из такого далека не приходило. Если уж теперь пришло, когда поэтические тиражи гораздо меньше, значит, вправду стихи и сегодня нужны.

Александра Пахмутова: Мне обидно не за то, что многие наши песни не исполняются. Обидно за их героев. За Юрия Гагарина, про которого вдруг стало модно писать, что он вообще не летал в космос, а был алкоголиком и закончил жизнь в сумасшедшем доме. За героев войны, за Зою Космодемьянскую, которая, оказывается, была не партизанкой, а психованной девицей с комплексом пиромании… Когда-то Михаил Светлов написал про другую партизанку, Лизу Чайкину: «Лиза идет по опушке лесной символом нации непобедимой». А сейчас многие СМИ занимаются уничтожением этих символов.

Мне обидно за наши песни о современных тружениках. Мы сейчас, после ряда поездок на Север, написали несколько песен - «Друг ты мой Надым», «Ямал»… Несколько лет назад побывали в Комсомольске и написали «Птицы вылетают из гнезда» - про уникальный завод, где делают истребители «Су». Нам про это место когда-то еще Гагарин рассказывал, хотел с нами туда слетать, но вот только недавно мы сумели туда выбраться. Однако даже мысли нет отнести эти песни на какой-нибудь из центральных телеканалов. Скажут - неформат.

- Николай Николаевич, вы с Александрой Николаевной больше полувека вместе. Как сохранить любовь на столько десятилетий?

Н.Д.: Никакого секрета. Просто мы помним замечательные слова Сент-Экзюпери: любить - значит смотреть не друг на друга, а в одном направлении.

- За 50 с лишним лет вы не могли не повлиять друг на друга. В какую сторону вас «сдвинула» Александра Николаевна?

Н.Д.: В сторону большей доброты. Все-таки я сын репрессированных родителей, и эта озлоб­ленность во мне была.

- А вы на нее как повлияли?

Н.Д.: Пожалуй, стала более организованной. Как все сверхталантливые люди она изрядно рассеянна, недостаточно собрана. Недавно ей Щедрин сказал: «Алюшка, ты еще столько могла бы написать! Не только в песне, а в симфонической, оперной музыке…» Знаете, нам недавно сын Фреда Юсфина, который живет в Канаде, прислал очередную запись ее концерта для трубы с оркестром. Это чуть ли не самый любимый концерт у всех трубачей мира. А Алин Концерт для оркестра, боюсь, без моих подталкиваний вообще бы не появился на свет. Его любил играть великий дирижер Евгений Светланов… А еще, думаю, я сильно расширил ее кругозор в области поэзии. Конечно, она знала Пушкина, Лермонтова… Но я заразил ее своей любовью к Игорю Северянину, вообще Серебряному веку.

- Однако песен на стихи Северянина у Пахмутовой нет. Похоже, вы как ревнивый супруг крепко оберегаете жену от влияния других поэтов.

Н.Д.: Вот неправда! У Али, например, прекрасные песни на стихи Михаила Львова - знаменитого поэта, который до нее вообще песен не писал. И потом, она часто пишет сперва мелодию, а уж затем я сочиняю к ней текст. Знаете, что это за работа? Например, в песне «Мелодия» в каждой строке новый ритм. И ведь надо, чтобы получились именно стихи, а не набор слов, как во многих сегодняшних хитах. Я работал над этой подтекстовкой два года!

- И не зря: песня по-прежнему живет, исполняется. Совсем недавно в телепроекте «Голос» ее спели ученики Александра Градского.

Н.Д.: Причем дуэтом! Это была идея Градского, мы с ним только что разговаривали, он ею очень гордится: никогда эту песню не пели мужчина и женщина вместе. Потрясающее исполнение, мы видели слезы на глазах зрителей и даже жюри.

- Теперь понятно, что никто другой, кроме вас, не мог быть супругом Александры Николаевны: с таким тщанием можно работать лишь в том случае, если беззаветно любишь. У вас есть еще одно замечательное качество - молодость духа. Когда вы звоните, то представляетесь так: «Это Коля Добронравов…»

Н.Д.: К сожалению, не так хорошо обстоят дела с «молодостью тела». В юности я занимался акробатикой, да и в довольно зрелые года мы в домах творчества композиторов играли в волейбол, футбол, некоторые из этих матчей судил Шостакович - большой знаток спорта и страстный футбольный болельщик. Но несколько лет назад мы с Алей, направляясь в Ярославль на День города, попали в тяжелую аварию, мне до сих пор трудновато ходить. Особенно если долго сижу на месте. Отсюда вывод - не сидеть на месте, а ездить, встречаться с людьми, удивляться неведомым раньше красотам природы. И, конечно, работать. На столе у меня - почти готовая рукопись нового поэтического сборника.